К удивлению Рентелла, скрип лестницы на следующее утро возвестил, что первая группа желающих позагорать отправилась на крышу. Перед ланчем Рентелл тоже поднялся туда и нашел там по меньшей мере человек десять, сидящих под сенью сторожевой башни и безмятежно вдыхающих холодный воздух. Никто из них ни в малейшей степени не был обеспокоен таким соседством. Словно отвечая какому‑то внутреннему зову, загорающие собирались в шумные группки, располагались около домов, устраивались в оконных проемах, весело перекликаясь.
Удивительным было также, что это внезапное увлечение не вызывало никакой реакции со стороны сторожевых башен. Из‑за штор в своей комнате Рентелл внимательно изучал башни, один раз ему показалось, будто в одном наблюдательном окне, в километре от гостиницы, мелькнула тень, но в остальном башни оставались молчаливыми, неподвижными и загадочными, их длинные ряды, как и раньше, уходили за горизонт. Дымка немного истончилась, и более явственно стали видны массивные колонны, как бы нисходящие с неба.
Незадолго до ланча пришел Хэнсон:
— Привет, Чарлз. Замечательные новости! Школа, слава Богу, завтра открывается. А то уж я совсем одурел от безделья.
— Что заставило Совет принять такое решение?
— Точно не знаю, но, наверное, должны же они были когда‑нибудь начать занятия. Ты разве не рад?
— Конечно, рад. Я еще в штате?
— Что за вопрос! Совет на тебя зла не держит. Неделю назад они еще могли бы тебя уволить, но сейчас ситуация изменилась.
— Что ты имеешь в виду?
Хэнсон внимательно посмотрел на Рентелла:
— Только то, что школа снова открывается. Что с тобой, Чарлз?
Рентелл подошел к окну, рассеянно глядя на загорающих. Он немного еще подождал — вдруг все же появится какой‑нибудь признак активности в башнях.
— А когда Совет собирается слушать мое дело?
Хэнсон пожал плечами:
— Теперь оно уже не очень‑то их интересует. Достаточно, что они поняли: тебя голыми руками не возьмешь. Забудь ты об этом.
— Но я не хочу забывать. Я хочу, чтобы слушание состоялось. Черт побери, я ведь нарочно затеял этот праздник, чтобы заставить их скинуть маску. А теперь они дают обратный ход.
— Ну и что такого? Брось, у них тоже есть свои проблемы. — Хэнсон рассмеялся. — Кто знает, быть может, они сейчас и сами были бы рады получить от тебя приглашение.
— Уж они‑то его не получат. Знаешь, у меня такое ощущение, что меня обвели вокруг пальца. Если праздник так и не состоится, все решат, что я струсил.
— Но он же состоится. Разве ты не видел Бордмена? Он развил бешеную деятельность, это явно будет потрясающее шоу. Смотри, как бы он не приписал все заслуги себе одному.
Пораженный Рентелл отвернулся от окна:
— Ты хочешь сказать, что Бордмен по‑прежнему занят праздником?
— Конечно, да еще как! Он натянул над автомобильной стоянкой большой тент, поставил киоски, развесил повсюду флаги.
Рентелл сжал кулаки:
— Бордмен спятил! — Он повернулся к Хэнсону. — Надо быть очень осторожным, происходит что‑то странное. Я убежден, что Совет просто ждет подходящего случая, они нарочно отпустили вожжи — в надежде, что мы подставимся. Ты видел, сколько людей на крышах? Они же принимают солнечные ванны!
— И прекрасно. Разве ты не этого хотел?
— Но не в этой ситуации, — Рентелл указал на ближайшую сторожевую башню. Окна ее были закрыты, но свет, отражавшийся от них, казался ярче, чем всегда. — Там рано или поздно отреагируют, быстро и беспощадно. Этого‑то Совет и ждет.
— Совет здесь ни при чем. Если люди хотят загорать на крыше, то это их дело. Ты есть идешь?
— Сейчас. — Рентелл стоял у окна, внимательно глядя на Хэнсона. Неожиданно ему в голову пришло возможное объяснение происходящего, о котором он раньше не думал. И он знал, как проверить свою догадку. — Гонг уже был? А то мои часы встали.
Хэнсон посмотрел на свои часы:
— Двенадцать тридцать. — Потом взглянул в окно на часы над ратушей.
Одним из давнишних оснований для недовольства своей комнатой у Рентелла было то, что ближайшая сторожевая башня практически заслоняла огромный циферблат. Хэнсон перевел стрелку и кивнул:
— Двенадцать тридцать одна. Я подожду тебя внизу.
После его ухода Рентелл сел на кровать, чувствуя, что мужество покидает его, но пытаясь все же найти разумное объяснение столь непредвиденному развитию событий.
На следующий день он обнаружил еще одно доказательство.
Бордмен с отвращением оглядывал запущенную комнату, пораженный унылым видом сгорбившегося в кресле у окна Рентелла.
— Мистер Рентелл, сейчас не может быть и речи об отмене праздника. Ярмарка фактически уже началась. Да и как такое вообще пришло вам в голову?
— Мы договорились, что это должен быть праздник, — сказал Рентелл. — Вы же превратили его в балаган с шарманками.
Бордмен усмехнулся, не обращая внимания на менторский тон Рентелла.
— А какая разница? Как бы то ни было, я собираюсь накрыть весь участок крышей и превратить его во что‑то вроде постоянно действующего луна‑парка. Совет не будет вмешиваться — они такие вещи спускают сейчас на тормозах.
— Разве? Сомневаюсь.
Рентелл выглянул в сад. Мужчины сидели без пиджаков, женщины в летних платьях, очевидно забыв о сторожевых башнях, заполнявших небо прямо над ними. Дымка поднялась еще выше, и было видно, по крайней мере, метров на двести вверх. В башнях не замечалось никакой активности, но Рентелл был убежден, что она скоро начнется.
— Скажите, — спросил он, отчетливо произнося каждое слово, — вы не боитесь сторожевых башен?